«Открытие» сказочника — одно из главных достоинств сборника Д. Н. Садовникова. Собиратели других фольклорных жанров подобные открытия уже сделали: просвещенному миру стали известны имена сказителя былин Трофима Рябинина и вопленицы Ирины Федосовой. Рвением П. Н. Рыбникова и А. Ф. Гильфердинга была основана так называемая «русская школа» фольклористики — с интересом к реальному исполнителю фольклора, имеющему свою биографию.

Фольклор — достояние общенародное, но поют былины и рассказывают сказки немногие конкретные люди. И по-настоящему можно понять фольклор лишь в связи с судьбами этих людей — не абстрактных «носителей фольклора», а тех, кто их составляет, - собственно народ.

Сегодня эти вещи кажутся чем-то само собой разумеющимися. Но до середины XIX в. личности исполнителя фольклора никто особенного значения не придавал. Фольклор — выражение народного духа, стало быть, это творчество принципиально безличное. Так смотрели на фольклор романтики, так воспринимал его и составитель нашего классического собрания русских сказок А. Н. Афанасьев. По сборнику Афанасьева трудно понять, кто рассказывал помещенные там сказки. У Афанасьева есть сказки, но нет сказочников. Если в текстах, попавших в руки к издателю, встречалось что-нибудь индивидуальное, нетипическое, он считал возможным «исправить» эти тексты, подогнать их под общий ранжир народной поэзии, какой представлялась она издателю. Правили фольклорные тексты уже братья Гримм, занимался этим и Афанасьев.

Надо ли объяснять, что правленый текст — это текст искалеченный, не аутентичный? Открытие индивидуальности исполнителя означало одновременно и появление текстов подлинных, в которые не вмешивается собиратель или издатель, руководствуясь собственными соображениями о народном искусстве. Читатель сборника Д. Н. Садовникова и получил такие подлинные тексты, записанные «из уст народа». Кое-что, может быть, Садовников и опускал, кое-что и сокращал, но, во всяком случае, ничего от себя не добавлял.

Итак, сказочник был «открыт» — и какой! Жаль, что смерть помешала Садовникову написать развернутую вступительную статью с подробными сведениями об Абраме Новопольцеве. Через полвека появились на Волге фольклористы, собравшие по крупицам свидетельства о Новопольцеве от людей, которые его еще помнили. Но портреты сказочника из этих крупиц складываются очень разные — в зависимости от того, кто и когда их складывает. Вот портрет, созданный В. М. Сидельниковым в 1930-е гг.: «старик высокого роста, широкий в плечах, "здоровенный детина". Был пастухом, жил бедно, имел четырех сыновей. Любил выпить, побалагурить и сказки сказывать». Известно, что умер он в 1885 г. шестидесяти пяти лет от роду. Летом пас скот, зимой отправлялся на отхожие промыслы — и всюду Новопольцев рассказывал сказки.

Существенно иной портрет Новопольцева нарисовала Э. В. Померанцева в начале 1950-х гг. (и не внесла в него новых штрихов в своей книге 1960-х гг. о судьбах русской сказки): «Знаменитый сказочник, выдающийся мастер слова, творчество которого впоследствии изучали русские и зарубежные ученые, безземельный бедняк, топивший в вине свое горе, находил, очевидно, единственное утешение в сказках, герой которых, бедный мужик, одерживал победу над своими угнетателями, в сказках, в которых ум всегда торжествовал над глупостью».

В этом портрете есть, как говорится, известный «перебор»: сказки Новопольцева отнюдь не свидетельствуют о нем как бедняке, топившем горе в вине и находившем в сказках единственное утешение. Новопольцев — сказочник веселый, любящий занимательное (25 волшебных сказок!), необычное (12 легенд!), страшное (8 сказок о мертвецах и разбойниках). Безукоризненно владея техникой рассказывания волшебных сказок, соблюдая повествовательный канон, Новопольцев в то же время всегда балагурит. Давно отмечено сходство его с древнерусскими скоморохами, «этими веселыми ребятами, отчаянной голью кабацкой, потешавшей некогда русских людей на разные манеры: и песней, и пляской, фокусами, гаданием и театральным действом» (Н. Л. Бродский). Какую бы сказку Новопольцев ни рассказывал, серьезную волшебную, захватывающую авантюрную или забавную о животных, — он всегда посмеивается и шутит. Это именно балагур, но не сатирик: Новопольцев не обличает и не развенчивает.

Новопольцев забавлял своих слушателей не только шутками и прибаутками, замысловатым сплетением нескольких сюжетов в одну сказку. Традиция традицией, но Новопольцев имел индивидуальный дар живописца: он умел живописать словом, особенно портреты. Они всегда забавны, независимо от того, о ком говорит сказочник — будь то бедняк Фома Богатый («лицом был хорошовит, губы по осметку, а нос, как башмак»), или «при большой дороге красная девица» («космы ее по плечам лежат, сопли ее на губах висят»), или библейские герои Соломон и Вирсавия (С. И. Минц верно заметила, что «сыплющий прибаутками и уменьшительными словечками кузнецов сын Соломон мало напоминает мудрого Соломона, так же и преступная Вирсавия, изображенная Новопольцевым, вызывает скорее усмешку над беспутной бабенкой, "забавляющейся воточкой" и "держащей пригулочку", нежели возмущение перед преступной женщиной»). Рассказывал Новопольцев сказки, играя на звуковых контрастах и повторах, «в рифму»: «Старуху хотят хоронить, а она лезет на колокольню звонить», «А скажи-ка нам, старая кобыла, ты, знать, Бога забыла», «Пашет в чистом поле дьячок, у него голенький бочок».

Другое по теме:

Общение
Итальянская экспансивность прослеживается во всех сферах общественного поведения. Вполне допустимы объятия и поцелуи на публике, причем не только между лицами разных полов. Также допускается не прост ...

Природные ресурсы как важнейшие объекты окружающей среды
Природопользованиекак основная форма взаимодействия между человеком и природой представляет собой совокупность производительных сил, производственных отношений, направленную на использование природны ...

Религия, традиционные верования, мифология эфиопского общества
Эфиопия долгое время традиционно воспринималась как страна древнего (с IV в.н.э.) христианства, страна полиэтническая и поликонфессиональная. В стране представлены практически все деноминации христиа ...