Открытия Дмитрия Николаевича СадовниковаСтраница 2
«Открытие» сказочника — одно из главных достоинств сборника Д. Н. Садовникова. Собиратели других фольклорных жанров подобные открытия уже сделали: просвещенному миру стали известны имена сказителя былин Трофима Рябинина и вопленицы Ирины Федосовой. Рвением П. Н. Рыбникова и А. Ф. Гильфердинга была основана так называемая «русская школа» фольклористики — с интересом к реальному исполнителю фольклора, имеющему свою биографию.
Фольклор — достояние общенародное, но поют былины и рассказывают сказки немногие конкретные люди. И по-настоящему можно понять фольклор лишь в связи с судьбами этих людей — не абстрактных «носителей фольклора», а тех, кто их составляет, - собственно народ.
Сегодня эти вещи кажутся чем-то само собой разумеющимися. Но до середины XIX в. личности исполнителя фольклора никто особенного значения не придавал. Фольклор — выражение народного духа, стало быть, это творчество принципиально безличное. Так смотрели на фольклор романтики, так воспринимал его и составитель нашего классического собрания русских сказок А. Н. Афанасьев. По сборнику Афанасьева трудно понять, кто рассказывал помещенные там сказки. У Афанасьева есть сказки, но нет сказочников. Если в текстах, попавших в руки к издателю, встречалось что-нибудь индивидуальное, нетипическое, он считал возможным «исправить» эти тексты, подогнать их под общий ранжир народной поэзии, какой представлялась она издателю. Правили фольклорные тексты уже братья Гримм, занимался этим и Афанасьев.
Надо ли объяснять, что правленый текст — это текст искалеченный, не аутентичный? Открытие индивидуальности исполнителя означало одновременно и появление текстов подлинных, в которые не вмешивается собиратель или издатель, руководствуясь собственными соображениями о народном искусстве. Читатель сборника Д. Н. Садовникова и получил такие подлинные тексты, записанные «из уст народа». Кое-что, может быть, Садовников и опускал, кое-что и сокращал, но, во всяком случае, ничего от себя не добавлял.
Итак, сказочник был «открыт» — и какой! Жаль, что смерть помешала Садовникову написать развернутую вступительную статью с подробными сведениями об Абраме Новопольцеве. Через полвека появились на Волге фольклористы, собравшие по крупицам свидетельства о Новопольцеве от людей, которые его еще помнили. Но портреты сказочника из этих крупиц складываются очень разные — в зависимости от того, кто и когда их складывает. Вот портрет, созданный В. М. Сидельниковым в 1930-е гг.: «старик высокого роста, широкий в плечах, "здоровенный детина". Был пастухом, жил бедно, имел четырех сыновей. Любил выпить, побалагурить и сказки сказывать». Известно, что умер он в 1885 г. шестидесяти пяти лет от роду. Летом пас скот, зимой отправлялся на отхожие промыслы — и всюду Новопольцев рассказывал сказки.
Существенно иной портрет Новопольцева нарисовала Э. В. Померанцева в начале 1950-х гг. (и не внесла в него новых штрихов в своей книге 1960-х гг. о судьбах русской сказки): «Знаменитый сказочник, выдающийся мастер слова, творчество которого впоследствии изучали русские и зарубежные ученые, безземельный бедняк, топивший в вине свое горе, находил, очевидно, единственное утешение в сказках, герой которых, бедный мужик, одерживал победу над своими угнетателями, в сказках, в которых ум всегда торжествовал над глупостью».
В этом портрете есть, как говорится, известный «перебор»: сказки Новопольцева отнюдь не свидетельствуют о нем как бедняке, топившем горе в вине и находившем в сказках единственное утешение. Новопольцев — сказочник веселый, любящий занимательное (25 волшебных сказок!), необычное (12 легенд!), страшное (8 сказок о мертвецах и разбойниках). Безукоризненно владея техникой рассказывания волшебных сказок, соблюдая повествовательный канон, Новопольцев в то же время всегда балагурит. Давно отмечено сходство его с древнерусскими скоморохами, «этими веселыми ребятами, отчаянной голью кабацкой, потешавшей некогда русских людей на разные манеры: и песней, и пляской, фокусами, гаданием и театральным действом» (Н. Л. Бродский). Какую бы сказку Новопольцев ни рассказывал, серьезную волшебную, захватывающую авантюрную или забавную о животных, — он всегда посмеивается и шутит. Это именно балагур, но не сатирик: Новопольцев не обличает и не развенчивает.
Новопольцев забавлял своих слушателей не только шутками и прибаутками, замысловатым сплетением нескольких сюжетов в одну сказку. Традиция традицией, но Новопольцев имел индивидуальный дар живописца: он умел живописать словом, особенно портреты. Они всегда забавны, независимо от того, о ком говорит сказочник — будь то бедняк Фома Богатый («лицом был хорошовит, губы по осметку, а нос, как башмак»), или «при большой дороге красная девица» («космы ее по плечам лежат, сопли ее на губах висят»), или библейские герои Соломон и Вирсавия (С. И. Минц верно заметила, что «сыплющий прибаутками и уменьшительными словечками кузнецов сын Соломон мало напоминает мудрого Соломона, так же и преступная Вирсавия, изображенная Новопольцевым, вызывает скорее усмешку над беспутной бабенкой, "забавляющейся воточкой" и "держащей пригулочку", нежели возмущение перед преступной женщиной»). Рассказывал Новопольцев сказки, играя на звуковых контрастах и повторах, «в рифму»: «Старуху хотят хоронить, а она лезет на колокольню звонить», «А скажи-ка нам, старая кобыла, ты, знать, Бога забыла», «Пашет в чистом поле дьячок, у него голенький бочок».
Другое по теме:
Правда об экологии Байкала
Человек издавна пользовался природными богатствами Байкала и прибайкальской тайги – вылавливал рыбу, добывал пушных зверей, вырубал лес, заготавливал кедровый орех, ягоды, лекарственные травы. Поэтом ...
Народный фольклор юкагиров
Фольклор юкагиров в жанровом отношении представлен волшебными (чуульдьии) и героическими (ньиэдьиил) сказками. К последним относятся легенды, исторические предания, были, а также охотничьи истории. К ...
Жилище
В карасубазарский период истории крымчакская община проживала компактно в восточной части города вдоль левого берега реки Кара-су. Этот район еще в начале XX в. назывался "Крымчакской стороной&q ...